— Чёрт знает, что такое… Да господь с вами, юноша, вы делаете из мухи слона. У вас же фантазия, так придумайте любое название с любыми симптомами! Кто возьмётся опровергать, будто у драконов такой болезни нет? Напишите: драконье бешенство. Или какой-нибудь… ползучий ящур — отлично звучит.
— Нет, доктор, не в-выйдет, — Гену аж перекашивает от отвращения к себе.
— Отчего же?
— Логика… чтоб её. Логика п-повествования. Тубалкейн тоже не в-ветеринар, он тоже людей лечить б-будет. И в драконьих болячках — ни бум-бум. А потом, сами п-посудите, уж если драконы за восемь лет не подсказали Доррграум-морту средство излечения, то это едва ли б-болезнь известная. Нет, здесь что-то другое.
— Наследственное, — ворчит Айрам Борисович. — Достались бедняге гены дурные… от одного писателя.
А Гена так расстроен, что даже не возражает. И глядя на него, Лит вдруг начинает кое-что понимать.
— Послушайте, — говорит он, — если гора не идёт к Магомету, то, может, это и правда гора, а не слон? Вам ведь, в сущности, не нужен диагноз, чтобы написать финал. Пойдите другим путём.
— Каким? — с надеждой спрашивает писатель.
— А вот таким: народное средство может же и впрямь оказаться действенным. Дракон ест принцессу — и чудесным образом выздоравливает. Финал.
— Да что вы такое г-говорите! Вы же врач!
— Именно. И задачу свою, как врач, я выполняю. Спасаю вашего придуманного дракона. Придуманную девушку вы спасать не предлагали.
— Но Доррграуморт не хочет её есть! Ему даже х-хуже стало — потому, что не х-хочет он!
— Вот Тубалкейн ваш, как будущий врач, и должен наступить на горло собственным эмоциям, убедить больного. Девушку жалко, но дракона — ещё жальче. Он — редкость, вы сами сказали, государственное достояние. Его сберечь нужно. Между прочим, под этим соусом можно отличную драму завернуть — про ответственность врача, про тяжесть выбора. Если в вашей «Полночи» не дураки сидят, они такую историю у вас с руками оторвут.
— Ну, как же так… Ведь н-новогодний рассказ… — бормочет Гена, но в голосе его звучит неуверенность.
— Новогодний — не значит весёлый, — нравоучительно возвещает Лит. — Получится трагично, но красиво: очнувшаяся принцесса проникается ситуацией и сама предлагает себя в жертву. Как вариант — тронутый её словами дракон отказывается эту жертву принять и умирает на руках у рыдающих героев. Каждый делает свой выбор — вот вам и развязка, и финал.
— Но я уже акценты расставил ко… комедийные…
— От фарса до трагедии — один шаг.
Писатель сомневается целую минуту, потом отчаянно мотает головой.
— Нет, доктор, н-никак не могу. Взять, и отдать на съедение п-принцессу — юную, п-прекрасную, жертвенную — это же з-зверство, я себя уважать п-перестану. Но и дракона… его ведь тоже ж-жалко. Вот вам разве не ж-жалко?
— Вы напечататься хотите? — безжалостно наступает на больную мозоль Лит. — Мечтали стать настоящим литератором, за чужой заказ взялись, а трудности встретили — и на попятный?
— Я мечтаю, — соглашается Гена со вселенской тоскою в глазах. — Но не любой же ц-ценой! За чужой заказ взялся — это в-верно, да только Лукоморенко ради него не по… подставлял. И героев убивать не по в-велению музы, а ради собственной с-славы… Нет-нет, так не годится. Т-так я не хочу.
Лит смотрит на поникшего писателя, смотрит на его нервные пальцы, теребящие обмотку руля, и вдруг начинает понимать, что раньше кое-что про Гену понял неверно.
— Так, — говорит он сердито, — не разводите сырость. Я тут, кажется, ошибся, а прав ваш Дормидонт…
— Доррграуморт. Можно короче: Дорморт или Д-дорми — это для д-друзей.
— Не морочьте мне голову, молодой человек. Для нас сейчас важнее, что про кровь девственниц — это и правда байки стариковские. Принцесса наша, конечно, девушка славная, но жертва её в данном конкретном случае никому не поможет.
— Как так? — изумляется автор.
— А вот так. Какие у ящера симптомы?
— Ну-у-у… Плохой аппетит, болезненный зуд по телу, чешуя темнеет и сыпется, зрение ухудшилось…
— Это потому, что глаза воспалены, — задумчиво поясняет Лит. — А ещё он не может огонь выдохнуть — это у него с дыханием проблемы… Молодой он, говорите?
— Да, — писатель моргает. — Тридцать два г-года всего.
— Но живёт самостоятельно. Давно?
— Ну-у-у… — обескураженный Гена пожимает плечами. — Я как-то не д-думал… Наверное, у них, у д-драконов, совершеннолетие… ну, пусть в двадцать лет б-будет. А что?
— Пусть, — соглашается Лит. — И тогда они улетают из родной пещеры, чтобы завести себе собственную жилплощадь. Находят подходящую пещеру, набивают её сокровищами… Так?
— Ну-у-у… Примерно. А что?
— Выходит, гору неподалёку от королевского замка Дормидонт облюбовал лет двенадцать тому назад.
— Ну-у-у… В-выходит, так. А что?!
— И золото он туда всё больше местное таскал.
— Ну-у-у… Да, само с-собой. А что?!!!
— Всё ясно, — торжественно возглашает Лит и поднимает вверх указательный палец. — У него аллергия!
— На золото?! — ахает писатель, потом трясёт головой: — Нет-нет-нет, это же н-нелогично, он на золоте родился, он рядом с ним рос… Нет, Айрам Б-борисович, никак не сходится.
— Не на золото вообще, — сочувственно и немножко раздражённо, как на бестолкового ученика, смотрит на него Лит. — У него аллергия на местное золото. Оно червонное, или иначе — красное. Знаете, что это такое? Сплав золота и меди. Допустим, мода на него в королевстве пошла лет десять назад, когда ваш Дор-как-там-его только начинал свои сверкающие груды собирать. И скоро заболел.